А лицо это должно было бы ее поразить. Оно было смертельно бледно; губы сжаты как бы в стремлении утаить страшное известие; глаза неестественно расширены. Словом, все черты этого лица выражали ужас.

Девушки, готовясь пить чай, принялись убирать книги и ноты. Дверь снова медленно отворилась — на этот раз вошла няня. Я называю ее «няней», потому что именно эти обязанности она когда-то исполняла, хотя теперь, когда ее питомицы выросли, в доме у нее не было определенных обязанностей. Она была чем-то вроде домашней швеи, а также горничной барышень и экономкой, хотя звали ее по-прежнему «няня». Она жила в доме дольше всех остальных слуг, и с ней хозяева держались не так надменно, как с остальными. Она нередко заходила за чем-нибудь в гостиную по поручению хозяина или хозяйки, а потому ее появление не удивило девушек. И они продолжали каждая заниматься своим делом.

А ей хотелось, чтобы они взглянули на нее. Ей хотелось, чтобы они прочли то, что было написано на ее лице, исполненном горя и ужаса. Но они по-прежнему не замечали ее. Она кашлянула — не естественно, а так, как кашляют, когда хотят привлечь к себе внимание.

— Что случилось, нянюшка? — спросила Эми. — Вы нездоровы?

— Мама заболела? — поспешно осведомилась Софи.

— Да говори же, няня, говори! — воскликнули они хором, видя, что она пытается что-то сказать, но ее душат рыдания.

Девушки в тревоге обступили ее, догадываясь по ее лицу, что произошло что-то ужасное.

— Милые мои барышни! Милые мои девочки! — выговорила она наконец и залилась слезами.

— Да скажи же нам, няня, что случилось! — воскликнула одна из них. — Любое известие лучше, чем это молчание. Говори же!

— Деточки мои! Уж не знаю, как вам об этом и сказать. Дорогие вы мои! Бедного мистера Гарри принесли сейчас…

— Принесли?! Принесли?.. Как — принесли?

Эти слова девушки инстинктивно произнесли шепотом, но то был шепот, порожденный страхом. И таким же шепотом, словно боясь, что ее могут услышать стены, обстановка — все эти неодушевленные предметы, говорившие о жизни и комфорте, — няня докончила фразу:

— …мертвого!

Эми уцепилась за руку няни и впилась в ее лицо, словно ища подтверждения тому, что это правда, и, прочтя в сумрачном, немигающем взгляде печальных глаз, что это так, без звука, без слова упала в обморок. Другая сестра опустилась на кушетку и закрыла лицо руками, пытаясь поверить в случившееся. Это была Софи. А Элен бросилась на диван и, зарывшись головой в подушки, старалась заглушить сотрясавшие ее рыдания.

Няня молчала. Но сказала она далеко не все.

— Няня, — хриплым голосом, указывавшим на внутреннюю боль, произнесла вдруг Софи, — няня, ты говоришь, он умер? А вы послали за доктором? Надо послать за доктором, сейчас же послать за доктором! — закричала она, вскакивая с кушетки.

Элен тоже приподнялась и затаив дыхание смотрела на няню.

— Дорогие мои, он умер! Но я послала за доктором. Я сделала все, что могла.

— Когда же он… когда же его принесли? — спросила Софи.

— Да минут десять назад. Как раз перед тем, как вы позвонили.

— Отчего же он умер? Где его нашли? Он казался таким здоровым и сильным. Может быть, это какая-то ошибка?

И Софи направилась к двери. Но няня удержала ее за локоть:

— Я еще не все вам сказала, мисс Софи. Только выдержите ли вы? Помните, что хозяин в соседней комнате, а он еще ничего не знает. Пойдемте со мной: вы должны помочь мне сказать ему об этом. А теперь, деточка моя, мужайтесь: он ведь не своей смертью умер.

И няня посмотрела девушке в лицо, как бы стараясь взглядом дополнить смысл слов. Губы Софи шевельнулись, но с них не сорвалось ни единого звука.

— Его застрелили, когда он возвращался домой по Тернер-стрит.

Губы Софи продолжали шевелиться, но теперь они конвульсивно дергались.

— Вы должны взять себя в руки, мисс Софи. Помните, что ваш батюшка и ваша матушка еще ничего не знают. Да скажите же хоть что-нибудь, мисс Софи!

Но та не могла произнести ни звука — только лицо ее непрерывно дергалось. Няня вышла из комнаты и почти тотчас вернулась с нюхательной солью и водой. Софи жадно выпила воду и судорожно вздохнула.

— Что я должна сделать, няня? — неестественно спокойным тоном спросила она. — А ты помоги Элен и бедняжке Эми. Ты видишь, в каком они состоянии.

— Бедняжки! Не надо их сейчас трогать. А вы, мисс Софи, должны пойти к хозяину и рассказать ему, что случилось. Пойдемте: он спит в столовой, а там ждут люди — они хотят поговорить с ним.

Софи машинально подошла к двери столовой:

— Ах нет, я не могу войти туда. Я не могу сказать ему. Да и что я ему скажу?

— Я пойду с вами, мисс Софи. Его надо подготовить.

— Не могу я, няня. У меня так стучит в висках, что я наверняка скажу что-нибудь не то.

И все же она открыла дверь. Подле настольного канделябра сидел ее отец; затененный свет смягчал его резкие черты — лишь седые волосы отчетливо выделялись на темно-красной коже кресла. Газета, которую он читал, выпала из его рук и валялась рядом на ковре. Он дышал ровно и глубоко.

В эту минуту Софи пришли на память слова из песни миссис Хеменс:

Решив из царства снов призвать

Того, кто вдруг заснул,

Никто из нас не может знать,

На что он посягнул.

Но для отца, лишившегося сына, жизненный путь будет отныне не просто печальным, а гораздо более тяжким.

— Папа, — тихонько окликнула его Софи. Он даже не шевельнулся. — Папа! — уже громче позвала она.

Он вздрогнул и выпрямился в кресле, еще не совсем проснувшись.

— Подали чай? — спросил он и зевнул.

— Нет, папа. Случилось нечто ужасное, нечто очень печальное!

Он зевнул так громко, что не разобрал ее слов и не заметил выражения ее лица.

— Мистер Гарри не вернулся домой, — сказала няня.

Она никогда не обращалась к нему так прямо, и, протерев глаза, он с недоумением посмотрел на старуху:

— Гарри? А он и не мог еще прийти: он отправился на совещание по поводу этих проклятых забастовщиков. Почему ты так странно смотришь на меня, Софи?

— Ах, папочка, Гарри вернулся домой, — произнесла она и залилась слезами.

— Что это значит? — нетерпеливо спросил он, внезапно сообразив, что случилось что-то неладное. Одна говорит, что он не вернулся домой, а другая говорит, что вернулся. Что за ерунда! Говорите сейчас же, в